Интернет-журнала CigarTime продолжает публиковать главы новой книги писателя, исследователя табака, сопредседателя Оргкомитета Фестиваля Сарепта-2016 Андрея Малинина «Эмбарго на удовольствие».
ГЛАВА 14
Физиология табака
Французский писатель Оноре де Бальзак часто цитируется противниками табака. Действительно великий француз не раз высказывался весьма нелицеприятно по поводу курения. Однако, мне кажется, что мне удалось-таки поймать его на противоречии. Судите сами.
Как известно, Бальзак был мастером так называемых физиологических очерков, то есть бытовых нравоописательных очерков, получивших широкое распространение во Франции, Англии в 30-40-х гг. XIX в., а в 40-х гг. и в России. Своей целью физиологические очерки ставили изображение современного общества, его экономического и социального положения, во всех подробностях быта и нравов. При этом все эти очерки претендовали на объективный, беспристрастный анализ описываемых явлений.
Серия «физиологий» Бальзака затронула самые разнообразные, порой самые неожиданные сферы: «физиология» лавочника, врача, портного, парикмахера, студента, продавщицы, актрисы, омнибуса, зонтика, шляпы и т. д. Нашлось в ней место и табаку.
Бальзак замыслил создать свою «Патологию общественной жизни», фрагментом которой был призван стать «Трактат о современных возбуждающих средствах» (первоначально Бальзак обозначил тему даже еще шире: «Физиология современных излишеств»). Трактат включает размышления писателя о действии «возбуждающих средств» на человеческий организм в контекст его обычных раздумий о человеческой воле; понятно, что эти средства, порабощающие волю, делающие человека рабом страсти к табаку или вину, представляются ему чрезвычайно опасными. В той части, которая касается табака, Бальзак пишет:
«Турки, которые не знают меры в потреблении табака, ослабляя его воздействие выщелачиванием, рано утрачивают мужскую силу. Поскольку немного найдется турок, довольно богатых, чтобы владеть знаменитыми сералями, где они могут растрачивать свою юность, остается предположить, что главными причинами утраты способности к продолжению рода, когда тридцатилетний турок все равно что пятидесятилетний европеец, являются табак, опиум и кофе — эти три похожих возбуждающих средства. Климат тут не играет особенной роли: это не такие уж далекие от нас широты. Кроме того, способность к продолжению рода есть критерий жизненной силы и тесно связана с состоянием слизистых выделений.
В этом отношении я знаю один тайный опыт, который хочу обнародовать в интересах науки и государства. Одна очень милая дама любила своего мужа только тогда, когда он находился от нее на почтительном расстоянии, — случай чрезвычайно редкий и заслуживающий особого упоминания, — но не знала, как не подпускать его к себе, не нарушая власти Кодекса.
Муж ее был старым моряком, дымившим, как пароход… Она стала наблюдать за его любовными порывами и заметила, что в те дни, когда в силу каких-либо обстоятельств ее муж выкуривал меньше сигар, чем обычно, он был, как говорят ханжи, более любвеобилен. Она продолжала свои наблюдения и обнаружила, что перерывы в любви напрямую зависят от потребления табака. Пятьдесят сигар или сигарет (он доходил до такого количества) приносили ей спокойствие, тем более желанное, что моряк принадлежал к погубленному роду рыцарей старого режима. В восторге от собственного открытия, она позволила ему жевать табак — привычка, которой он когда-то ради нее пожертвовал. Через три года жевания табака, курения трубки, сигар и сигарет, вместе взятых, она стала одной из самых счастливых женщин в королевстве. У нее был супруг, но не было супружеских обязанностей».
Оноре де Бальзак
Но вот, для сравнения, другой пассаж, взятый из очерка о водке:
«Я был бы недостойным наблюдателем, если бы не уделил должного внимания результатам опьянения. Я должен был изучить наслаждения, которые прельщают народ и которые, скажем прямо, прельстили Шеридана, потом Байрона и tutti quanti. Дело было нелегкое.
Как человек, пьющий воду и, быть может, закаленный многолетней привычкой к кофе, я ринулся в атаку на вино, но оно не оказывает на меня ни малейшего воздействия, сколько бы я ни выпил, в зависимости от вместимости моего желудка. Я дорогой сотрапезник. Зная эту мою особенность, один из моих друзей захотел сокрушить мою непорочность.
Я никогда не курил. Он надеялся одержать победу благодаря этим первым дарам, принесенным на алтарь diis ignotis. Итак, в 1822 году, в один из дней, когда в Итальянской опере давали спектакль, мой друг бросил мне вызов в надежде заставить меня забыть о музыке Россини и голосах Цинти, Левассера, Бордоньи и Паста и уложить на диван, который привлекал его взгляды еще во время десерта и на который он в конце концов улегся сам. Семнадцать пустых бутылок стали свидетелями его поражения.
Он заставил меня выкурить две сигары, и, спускаясь по лестнице, я почувствовал воздействие табака. Мне показалось, будто ступени прогибаются у меня под ногами, но я держался довольно-таки прямо и благополучно добрался до кареты; серьезный и не расположенный к беседам, я отправился в театр».
Чтобы сохранить интригу, мы пропустим описание событий, произошедших с автором в театре. Впрочем, из дальнейшего рассказа читателю, уверен, многое станет ясным:
«Этот вечер, несомненно, был одним из самых поэтических в моей жизни. Я никогда не видел столько перьев, столько кружев, столько красивых женщин, столько окошек, через которые любопытные и воздыхатели заглядывают в ложу. Я никогда не обнаруживал столько энергии, никогда не проявлял столько характера, я бы даже сказал, упрямства, если бы не уважение, с каким надо относиться к самому себе. Стойкость голландского короля Вильгельма в бельгийском вопросе не может сравниться с упорством, какое я выказывал, поднимаясь на цыпочки и сохраняя на лице приветливую улыбку. (…)
Впервые в жизни я вкусил одно из самых острых, самых фантастических удовольствий, я познал неописуемый восторг, неземное наслаждение, которое испытываешь от езды по Парижу в половине двенадцатого ночи, мчась среди уличных фонарей, видя, как мелькают мириады магазинов, огней, вывесок, лиц, кучек людей, женщин под зонтиками, ярко освещенных перекрестков, темных площадей, замечая сквозь струи ливня тысячу вещей, которые, кажется, где-то видел днем, но на самом деле не видел никогда. И снова перья, и снова кружева! Даже в кондитерских!».
Вот видите, всего две сигары, а какой эффект!
Андрей Малинин
Специально для CIGARTIME ©
