Вышла в свет новая книга исследователя табачной культуры, писателя, сопредседателя оргкомитета сигарных Фестивалей «Сарепта», Андрея Малинина.
Автор поделился, что целью написания книги «Слово о Русском Табаке» стало желание рассказать читателям, какой глубокий след оставил табак в истории нашей страны, ее материальной и духовной культуре.
Совсем скоро состоится официальная презентация книги. Следите за нашими анонсами! А сегодня мы публикуем на эксклюзивной основе одну из глав этого уникального труда.
Сигарочная фабрика Некрасова
«Зеленая лампа чадит до рассвета,
Шуршит корректура, а дым от сигар
Над редкой бородкой, над плешью поэта
Струит сладковатый неспешный угар.
Что жизнь — не глоток ли остывшего чая,
Простуженный день петербургской весны,
Сигары, и карты, и ласка простая
Над той же страницей склоненной жены?».
В этих двух четверостишьях, взятых из стихотворения Всеволода Рождественского «Некрасов», дотошный читатель сумеет найти немало полезной информации, которая весьма емко характеризует жизнь и творчество великого русского поэта и прозаика. Внимание любителей сигар, несомненно, привлекут и порадуют строки, посвященные одному из страстных увлечений Некрасова. Ссылка на карты многих может удивить. Ну, а совместное творчество классика русской литературы и его жены станет предметом жарких дискуссий среди филологов.
В справедливости выше сказанного легко убедиться, начав знакомство с романом «Мертвое озеро», который, как и другие прозаические произведения выдающегося русского поэта, был недооценен и издавался незаслуженно редко. Между тем написан он мастерски: восхищают, в первую очередь, увлекательный сюжет и живой образный язык. В романе дается широкая панорамная картина жизни русского общества середины XIX века. Среди героев — дворянские аристократы, купцы, актеры и даже уголовники. В центре повествования — волнующая судьба и несчастная любовь молодой женщины.
Роман был написан при участии гражданской жены поэта Авдотьи Яковлевны Панаевой, которая скрылась за псевдонимом Н. Станицкий. До сих пор не утихают споры о том, кто же вложил в создание «Мертвого озера» больше своих знаний, таланта и писательского мастерства. Масла в огонь добавило утверждение самой Панаевой о том, что роман почти полностью написан ею самостоятельно. Мы не будем вмешиваться в возникшую в связи с этим полемику. Для нас важны несколько фактов, не вызывающих, на наш взгляд, сомнений.
О Некрасове в романе напоминают многие чисто мужские заметки, например о цыгане, который затягивается сигарой, как трубкой (глава XXXIX части восьмой):
«Цыган, с наслаждением затягиваясь сигарой, как трубкой, кивнул головой.
– Она вот на вас не похожа? — заметил щеголеватый господин, указывая на девушку, кормившую его лошадь.
Но цыган ничего не отвечал; он, казалось, весь погрузился в сигару. Затянувшись и выпустив дым, он провожал его такими глазами, как будто сожалел о нем и снова хотел втянуть его в рот».
Так о сигаре мог написать только человек страстно любящий ее, а Некрасов, как известно, был верным поклонником сигар. Об этом сохранилось немало свидетельств. В музее-заповеднике Н. А. Некрасова «Карабиха» до сих пор сохранилась скамейка, сидя на которой поэт придавался своему любимому занятию. Не оставляют сомнений о приверженности Некрасова сигарам и следующие строки, взятые из одного из его стихотворений:
«Душа мрачна, мечты мои унылы,
Грядущее рисуется темно.
Привычки, прежде милые, постыли,
И горек дым сигары. Решено!
Не ты горька, любимая подруга
Ночных трудов и одиноких дум,-
Мой жребий горек».
Некоторые главы в других частях также являются, бесспорно, некрасовскими по их содержанию. Например, только Некрасов мог описать кофейную близ театра (глава XIV части третьей), куда были вхожи лишь мужчины. Только ему могло принадлежать описание холостяцкой актерской квартиры (глава XVIII части четвертой).
Ряд глав содержит подробное описание игры в банк (глава XXXVI части седьмой, глава XLIX части десятой) — их автором мог быть только Некрасов, который был удачливым мастером карточной игры. О его выигрышах ходили легенды.
Есть в романе немало и других сюжетов, доступных лишь Некрасову: сцены охоты и развлечений на островах, история ограбления Генриха Кнаббе — содержание части одиннадцатой, ну и, наконец, описание табачной фабрики. На этом стоит остановиться подробнее.
Действие романа «Мекртвое озеро» на время переносится в дом известного табачного фабриканта Штукенберга: «В Петербурге, в тех кружках, где особенно любят потолковать о том, кто как живет, наживает и проживает, некоторое время предметом толков был один разбогатевший табачный и сигарочный фабрикант, выстроивший дом в лучшей части города, каменный, трехэтажный, облепленный до второго этажа вывесками, посреди которых бросалась в глаза большая вывеска: «Табачная и сигарочная фабрика Августа Штукенберга»».
Кто стал прототипом фабриканта, пока установить не удалось. Если учесть, что действие романа разворачивается со второй половины двадцатых до сороковых годов XIX века, то претендентов на эту роль могло быть предостаточно. В этот период количество табачных фабрик в России, в целом, и в Петербурге, в частности, росло стремительно. В 1816 году в Питере было 24 табачных фабрики, а к 1820 году их стало уже 35. В 1836 году здесь было уже 122 табачные фабрики! Что касается фамилии фабриканта, то Некрасов позаимствовал ее у часто встречавшихся ему отца и сына Штукенбергов. В частности он использовал статью известного инжененера и гидрографа И. Ф. Штукенберга о Боровицких порогах в романе «Три страны света». В то же время российский инженер-путеец, литератор А. И. Штукенберг, сын предыдущего, был известен ему по публикациям в «Литературной газете».
Нас, конечно, более всего интересует описание табачной фабрики. Это уникальная возможность познакомиться с тем, как в первой половине XIX века в России было организовано сигарное производство:
«Фабрика собственно помещалась в особом здании и была разделена на четыре отделения. Из них в первом до пятидесяти женщин сидели рядом за грудами листового табаку и приготовляли его для сигар, обрывая листья от стебля; во втором — табак крошился и набивался в картузы; в третьем и четвертом, которые находились во втором этаже, над первыми двумя, производилось изготовление сигар. Каждое из последних двух отделений занимало по большой светлой комнате в десять окон и было устроено и обстановлено одинаково: посреди комнаты, во всю длину ее, стоял стол, за которым с обеих сторон сидело человек более ста мастеровых, в красных и голубых шапках с кистями, предохранявших волоса от едкой табачной пыли и придававших вообще очень красивый и веселый вид мастерской, особенно когда в ней раздадутся песни. Между мастеровыми, живущими на жалованье, рассажены были мальчики, отданные в ученье по контракту; они обвертывали в табачные листы стебли и мелкие обрывки по ровным количествам и свертки передавали мастеровым, которые окончательно превращали их в сигары.
У стены, противоположной окнам, на лавках, стояли корзины с табаком, приготовленным женщинами внизу, и весы, к которым мальчики по временам подходили, подставляли фартук и получали от приказчика, весом, новую порцию табаку, — мера, показывавшая экономическую предусмотрительность хозяина: она не позволяла мальчикам портить или терять материал. На стене, прямо против входа в комнату, висел образ; поодаль от него, в рамках,- постановления, относящиеся до мастерового класса.
Кроме здания фабрики, на дворе было еще два строения: одно — в котором помещались баня и прачечная; другое — в котором жили мастеровые. Последнее заключало в себе столовую, спальню, кухню и лазаретную комнату».
Не менее интересны описания порядков, установленных на фабрике, а также образа жизни самого сигарного фабриканта.
«Всё это настроил и устроил фабрикант без копейки долгу, на чистые деньги, нажитые своим счастливым ремеслом. Сигарную фабрику свою Август Иваныч завел лет двадцать тому назад, когда их в Петербурге было немного. Сам он был деятельнейшим работником и возбуждал собственным примером деятельность мастеровых, которых сначала было у него не больше пятнадцати. Ровно в пять часов вставал он с постели, и за ним все поднимались на ноги и принимались за работу. Требования на его сигары всегда почти превышали производительность; но Август Иваныч не спешил и не увеличивал число часов, однажды назначенных для работы, и ни в чем не изменял раз заведенного порядка».
«Жил Август Иваныч вообще скуповато; впрочем, по воскресеньям у него нередко бывали гости; некоторые приходили к обеду, и из приготовленных блюд ни одно не пряталось от гостей. Только сигары предлагались гостям не из лучших, но лучших Август Иваныч и сам не курил, по крайней мере при гостях. В большие праздники бралась ложа в немецком театре и нанимался поместительный экипаж… Короче; образ жизни Августа Иваныча действительно способен был возбудить зависть в некоторых кружках, но не представлял, к сожалению, удобства для подражания. Нет никакого сомнения, что процветание домашней, хозяйственной части фабриканта и его фабричных дел было плодом бережливости, аккуратности и деятельности — качеств, давно уже всеми утвержденных за немцами; но из описанного видно также, что всему этому немало способствовало и счастливое сочетание посторонних обстоятельств. Только правильное устройство фабрики в новом доме, наружность которой мы описали выше, должно отнести единственно к уменью Августа Иваныча распорядиться нажитыми средствами.
Внутренний порядок фабрики соответствовал наружному ее виду. В определенный час и минуту мастеровые вставали, садились за работу, шли завтракать, обедать, ужинать, ложились спать. На дворе, в свободные часы, играли в бабки, чехарду и другие русские игры, которые если иногда переходили в драку, то зло прекращалось в самом начале дядькой из отставных унтер-офицеров, который наблюдал за порядком на дворе и в доме мастеровых: он вместе с ними жил и знал ближайшим образом характер каждого из них. Со двора отпускались как мальчики, так и наемные мастеровые в будни только в случае действительной надобности, а в праздники — до известного часу, и за промедление делались денежные штрафы. За пьянство и буйство немедленно отказывалось от места, а с мальчиков строго взыскивалось. Женщины, работавшие внизу, на ночь расходились по своим квартирам, и на фабрике оставался только мужской пол. Вообще хозяин строго наблюдал за нравственностью мастеровых и рассчитывал на этом свою и их собственную пользу.
Один здоровый и благообразный вид мастеровых свидетельствовал уже о пользе строгих мер хозяина. Лицо с заспанными или подбитыми глазами редко встречалось в мастерских Августа Штукенберга, даже после больших праздников когда половина мастеровых других фабрик вовсе не являлась на свою фабрику, ни с целыми, ни с подбитыми глазами. Условия, с которыми мастеровые Штукенберга отпускались со двора, заставляли их иной раз отказаться от публичных гульбищ и проводить праздники дома в полезных занятиях или в удовольствиях дешевых и безвредных. Таким образом, мастеровые Штукенберга легко уплачивали свой оброк и имели деньги на черный день. Сверх того, удаление от публичных гульбищ и развлечений вне дома поселило в них охоту к грамоте, которой они незаметно выучивались один от другого, и редкий мастеровой на фабрике Штукенберга был неграмотный. Август Иваныч и тут наблюдал, чтоб книги, которые они читали, были священные или нравственные, но одобрял, впрочем, также и песни и сказки.
Собственные дела Августа Иваныча шли как нельзя лучше. Сигар на его фабрике вырабатывалось до пятидесяти тысяч штук в день и в сбыте никогда не было остановки. В некоторых местах России образовались для его сигар складочные места, — образовались сами собой, временем и известностию, без хлопот со стороны хозяина, который отпускал товар не иначе как на чистые деньги. Потерь у Августа Иваныча никогда не было, а прибыль росла с каждым годом, и, несмотря на то что на фабрике было около трехсот работников, кроме приходящих женщин, хозяин продолжал принимать мальчиков в ученье когда угодно и сколько угодно. Увеличивая более и более действия своей фабрики, Август Иваныч знал наперед, что число курителей его сигар непременно увеличится настолько, насколько он усилит производство. «Прежде редкий курил, а теперь редкий не курит!» — говорил в подобных случаях счастливый фабрикант и прибавлял, что не далеко то время, когда на человека некурящего будут указывать пальцем».
В заключение воспользуемся выдержкой из романа:
«Ба! счастливая мысль! — воскликнул Винтушевич уже с обычной наглостью. — Слушайте, знаменитейший фабрикант! — закричал он Августу Иванычу. — Если б мне пришлось вам строить памятник, я именно поставил бы вас на балконе вашего дома, а на пьедестале вместо надписи поместил бы вашу вывеску: «Табачная и сигарочная фабрика Августа Штукенберга»!».
Я бы тоже так поступил, но вместо фамилии Штукенберг я поставил бы фамилию Некрасова!
Андрей Малинин
Специально для CIGARTIME ©