В первый день осени Андрей Весьмирович Малинин, писатель, исследователь табака, сопредседатель Оргкомитета Фестиваля Сарепта-2016 и колумнист Интернет-журнала CigarTime представляет главы своей новой книги «Эмбарго на удовольствие».
ГЛАВА 8.
РАСХЛЕБАТЬ ГУРЬЕВСКУЮ КАШУ
«Вы постоянно толкуете, – что скажет Европа,
а никогда не думаете о том,
что скажет бедная Россия».
граф Канкрин Е.Ф.
Люди «входят» в историю различными путями. Иногда долгому сохранению их имен в народной памяти, способствуют события весьма случайные и даже курьезные. Взять, например, такую известную фигуру как граф Гурьев. Если задаться вопросом, кого из министров финансов России мы знаем, то многие назовут именно эту фамилию. Его имя собственное надолго пережило его политическую карьеру, стало нарицательным и прочно вошло в обиход русского языка. Но в том то и дело, что «гурьевские налоги», «гурьевские пошлины» и «гурьевская винная монополия» оказались довольно скоро забытыми, а имя Гурьева до сих пор живет благодаря гурьевской каше, по праву считающейся шедевром русского кулинарного искусства. Связано это с тем, что по одной из версий, именно Дмитрий Александрович Гурьев, министр финансов и уделов при дворе императора Александра I придумал эту разновидность манной каши.
Ну, а такую фамилию как Канкрин, уверен, знают немногие. А ведь именно граф Канкрин в качестве министра финансов наследовал графу Гурьеву, и именно ему довелось, образно говоря, «расхлебывать гурьевскую кашу». Это было очень тяжелое наследство, от которого все отказывались, потому что бремя долгов было чрезмерно, а государственные доходы упали и представлялись крайне ненадежными: даже главная статья дохода, вино (не водка), перестало обогащать государственную казну. Вот как описывает обстоятельства назначения Егора Францевича Канкрина на должность министра финансов его биограф Р. И. Сементковский:
«Положение дел становилось очевидно критическим. Надо было во что бы то ни стало выйти из него. Высшими сферами овладело сильное беспокойство. Ни граф Гурьев, ни финансовый комитет не знали, как выйти из затруднений. Тут вдруг вспомнили о Канкрине, – вспомнили как-то неожиданно, но настойчиво. Кто первый произнес его имя – неизвестно: одни говорят о Сперанском, другие называют графа Аракчеева. Но как бы то ни было, раз имя его было произнесено, оно уже не выходило из ума. В правительственных сферах Канкрин был признан своего рода спасителем, то есть единственным человеком, который в состоянии расхлебать “гурьевскую кашу”.
Дмитрий Александрович Гурьев
Иначе взглянули на дело в аристократической среде. Тогдашнему великосветскому обществу казалось просто невероятным, чтобы обходительный граф Гурьев, в блестящем салоне которого так щедро раздавались казенные деньги, был вдруг заменен каким-то резким в обращении, мало кому известным, угрюмым, далеко не светским человеком, о заслугах которого имели весьма смутное представление. Знали только, что он в свое время был бухгалтером в винной конторе какого-то откупщика, что он потом заведовал продовольственною частью в армии, что он вечно возился с разными поставщиками, проверял их счета, жил замкнутой жизнью, одевался небрежно и отвечал на любезности ворчливым брюзжанием или резкими выходками, прибегая к народным поговоркам и ужасно коверкая их своим немецким произношением.
Лонгинов в своих письмах Воронцову упоминает о том, что назначение Канкрина министром финансов произвело какое-то ошеломляющее впечатление на русское общество, а Вигель передает, что все толковали тогда о неминуемой финансовой гибели России.
Но Россия не только не погибла, а, напротив, под управлением Канкрина начала быстро оправляться от финансовых своих невзгод».
К большому сожалению рамки короткого эссе не позволяют подробно рассказать об этом удивительном человеке, которого, что особенно важно, смело можно отнести к славной когорте замечательных курильщиков. Тем не менее, я попробую все-таки отдельными штрихами набросать его портрет.
Выходец из Германии Е.Ф. Канкрин, будущий министр финансов, приехал в Россию в 1797 году, в царствование императора Павла Петровича. Благодаря протекции отца, бывшего директором старорусских солеварен, двадцатитрехлетний Канкрин был быстро возведен в чин «надворного» советника, но должности никакой не получил. Напротив, чин-то ему главным образом и повредил, потому что надворного советника нельзя было определить на какую-нибудь мелкую должность, а сколько-нибудь видный пост он, вследствие полного незнакомства с нашими административными порядками и русским языком, получить не мог. Молодой человек страшно бедствовал, терпел нужду и голод, сам чинил себе платье и сапоги, и даже на какое-то время вынужден был отказаться от курения табака! Но не радуйтесь борцы за чистоту легких: очень скоро он вернется к этой теме…
Егор Францевич Канкрин
Вероятно, именно в это время, то есть в течение шести лет, которые он провел в большой бедности, в нем выработалась привычка к бережливости, которую он сохранил в течение всей своей жизни. Он даже определенным образом перебарщивал в этом отношении: так, известно, например, что, будучи министром финансов, Канкрин запретил употреблять сургуч, заменив его клейстером, и этим вызвал банкротство нескольких сургучных фабрик! В домашнем быту граф проявлял также чрезвычайную экономию, что давало возможность недоброжелателям упрекать его в скупости. Упреки эти, впрочем, были совершенно незаслуженными, так как, когда нужно было помочь бедным и нуждавшимся, он всегда первым протягивал руку помощи.
Качественно новый период в жизни Канкрина начинается с его назначения сперва помощником генерал-провиантмейстера с чином действительного статского советника (в 1811 году), а затем в самом начале Отечественной войны – генерал-интендантом первой западной армии и вскоре всех действующих войск. Благодаря его финансовым и административным способностям, война против Наполеона – эта грандиозная катастрофа в жизни русского народа – обошлась в денежном отношении сравнительно дешево, что дает основания причислить графа Канкрина к героям нашей Отечественной войны наряду с теми героями, которые на полях битвы стяжали себе благодарность потомства.
Сошлемся опять на Семсентковского: «Из 425 миллионов рублей, планировавшихся на ведение войны, в 1812—1814 годах было израсходовано менее 400 миллионов. Это было редчайшее событие для страны, обычно заканчивавшей военные кампании с большим финансовым дефицитом. Ещё успешнее организовал Канкрин продовольственное обеспечение русских войск во время заграничного похода 1813—1814 годов. Союзники требовали от России за полученные русской армией продукты огромную сумму в 360 миллионов рублей. Благодаря искусным переговорам Канкрину удалось сократить эту цифру до 60 миллионов. Но, кроме экономии средств, Канкрин строго следил за тем, чтобы всё имущество и продовольствие полностью и вовремя доходило до армии, боролся со взяточничеством и хищениями. Эта деятельность, нетипичная для интендантского ведомства того времени, сыграла значительную роль в обеспечении вооружённых сил России всем необходимым и в конечном счёте способствовала победе над сильным врагом. За эту деятельность Е. Ф. Канкрин был награждён в 1813 году орденом Св. Анны I степени».
Вершиной карьеры Канкрина стала, несомненно, должность министра финансов. Причем, никто из русских министров финансов так долго не оставался на этом месте, как Егор Францевич. Он вступил на пост министра финансов в 1823 году при императоре Александре I, а ушел в отставку по болезни в 1844 году. Успешная деятельность Канкрина на посту министра финансов сделала его одним из влиятельнейших сановников и снискала расположение и уважение императора. Когда в 1840 г. Канкрин попросил у Николая I об отставке, тот ответил «Ты знаешь, что нас двое, которые не можем оставить своих постов, пока живы: ты и я».
Уважение, с которым Николай I относился к Канкрину, проявлялось даже в мелочах. Об этом свидетельствует такой весьма примечательный эпизод: «Канкрин почти никогда не выпускал изо рта дешевой сигары отечественного производства или трубки, из которой он курил вакштаф или кнастер. В интимном разговоре с Дибичем, героем турецкой кампании 1829 года, он ему заметил, что его несчастная привычка к табаку очень его стесняет во время докладов у государя. Дибич рассказал об этом Николаю Павловичу, и вот в первый же после этого доклад к Канкрину выходит императрица Александра Федоровна с зажженной свечой в одной руке и с трубкой, набитой кнастером, в другой и, подавая ее Канкрину, говорит: “Церемонии по отношению к такому заслуженному государственному деятелю, как вы, неуместны”. С тех пор Канкрин постоянно один курил в присутствии Николая Павловича, который, как известно, сам не курил и терпеть не мог, когда курили в его присутствии».
Естественно, в нашу задачу не входит глубокий анализ всей деятельности Канкрина на посту главного финансиста страны. Для нас самое важное это то, что при нем, а именно в 1838 году, в России была упразднена возобновленная в 1749 году монополия на табак, и, что самое главное, впервые был введен табачный акциз.
Никто до этого не ставил у нас вопрос об извлечении из табачной промышленности дохода для казны, хотя многие отмечали, что потребление табака в стране уже достигло значительных размеров. Начиная примерно с 1824 года, начали появляться по этому поводу разные проекты, но все они откладывались в «долгий» ящик, так как на тот момент возобладало мнение, что налог, как бы мал он ни был, мог иметь губительные последствия для еще неокрепшей отрасли экономики. Но вот 31 марта 1838 года появляется первый государственный документ – «Устав об акцизе с табаку», призванный урегулировать оборот табака в России. О тщательности разработки этого фундаментального документа свидетельствует тот факт, что предложенная им акцизно-бандерольная система взимания табачного налога с некоторыми изменениями и дополнениями просуществовала до 1919 года!
Согласно Уставу, внутреннее производство, импорт и экспорт табака ничем не лимитировались – каждый желающий мог производить и продавать табак в оптовой и розничной форме. Для этого нужно было платить следующие налоги: акциз с готового изделия, при этом наклейка бандероли (акцизной марки) и соответственно ее приобретение было обязательным условием; взнос в казну на право производства – фактически приобретение лицензии на производство изделий из табака; таможенную пошлину при экспортно-импортных операциях. Послеуборочная обработка сырого табака – сушка, ферментация и т.д. – не подлежала какому-либо обложению налогами. Взимание акциза производили вначале откупщики питейных сборов, а с 1843 года акцизные надзиратели.
Несколько положений Устава касалось конкретно сигар. Приведу только одно из них, которое показалось мне особенно примечательным: «На сигарах внутреннего произведения из иностранного табаку, по месту его произрастания или по присвоенным издавна названиям, не воспрещается надписывать: Havanna, Portorico, Domingo, Lafama, Manilla, a la Christine, Dosamicos, Kunigs Cigaren, Trabucos, Regalia, и проч., означая на ящике адрес фабрики и накладывая на бандероли фабричное клеймо или сургучную печать».
Совершенствование первого табачного Устава осуществлялось по мере необходимости в зависимости от конъюнктуры рынка и его реакции на налоговые нововведения, а также от целей и задач по развитию отдельных регионов России. Однако, мы не будем углубляться в эту тему. Более подробно об этом, а также о значении Акцизного Устава для развития российской табачной промышленности можно прочитать в моей книге «Табачная история России». Отметим только, что министерство финансов и лично граф Канкрин приняли самое активное участие в разработке и дальнейшей доработке этого документа.
Интересно, что граф Канкрин не был однозначным сторонником акцизной системы. Он вообще считал, что облагать налогом народный порок безнравственно. Тем не менее, он это сделал. Чем это объяснить? Ответ на этот вопрос, пожалуй, легче найти в его отношении к питейному доходу.
Канкрин как просвещенный деятель, чрезвычайно чуткий к народным интересам, понимал весь вред и даже безнравственность питейного дохода и, тем не менее, восстановил его. Взамен государственной монополии (с 1818 года) на продажу вина, понижавшей сборы и оказывавшей деморализующее влияние на чиновничество, Канкрин ввёл откупную систему, выгодную в финансовом отношении (по сравнению с 1827 годом питейный доход увеличился на 81 млн. руб.), но ещё более вредную для народной нравственности. Когда же в государственном совете на него накинулись за намерение восстановить откупную систему, Канкрин возразил: «Я согласен с вами, батушки (любимое его словечко); я брошу откупа, но укажите мне, чем их заменить, дайте мне другой, равный источник дохода».
Альтернативы своему выбору Канкрин не видел. Анализируя, например, возможность замены казенного управления (одного из ингредиентов «гурьевской каши») акцизом, Канкрин признавал необходимым «учредить повсеместно вольную продажу вина и оставить этот промысел совершенно свободным и неограниченным, без чего не может быть акциза, и учредить акцизное управление». Но эта система пугала Канкрина; Он предвидел, что пьянство в народе существенно усилится, и что все помещики начнут заниматься «шинкарством». Кроме того, он был склонен думать, что потребуется громадный штат чиновников для контроля за свободным промыслом и что, тем не менее, доходы государства сократятся, потому что чиновники не в состоянии будут противостоять искушению брать взятки. Таким образом, ему эта система представлялась пагубною во всех отношениях: в народе, по его мнению, она способствовала бы пьянству, в помещиках – безнравственности, в чиновничестве – взяточничеству и, в конце концов, привела бы к еще большему сокращению доходов государства, то есть помешала бы достижению той главной цели, ради которой, собственно, и устанавливался безнравственный питейный доход.
Сементковский так объясняет интеллектуальные метания Канкрина: «Он не верил в честность чиновников, в нравственную стойкость дворян, в воздержанность крестьян. Он знал, что, какую бы систему ни ввести, все равно она послужит источником бесконечных злоупотреблений, продажности, лихоимства. Он спрашивал себя только, – какая система более всего ограждает с одной стороны народ, с другой чиновничество и дворянство. Ему хотелось оберечь последних от “интересных и марких дел”, – как он выражался, вечно “сражаясь с русским языком, не зная оный фундаментально”, но высказывая на своем “штиле” иногда очень глубокие мысли. Восстанавливая откупную систему, он несомненно оберег до известной степени чиновников и дворян от “марких дел”. Но оградил ли он крестьян от распространения пьянства? Многие утверждают, что с отменою откупов пьянство в нашем народе увеличилось: на это указывает громадное возрастание питейного дохода».
Думаю, что ключевые здесь слова это: «возрастание дохода». И со своей главной задачей, т.е. спасением имперской казны граф прекрасно справился. Проведенная им реформа позволила установить в России стабильную финансовую систему, сохранявшуюся вплоть до начала Крымской войны. Но угрызения совести остались…. Однажды в беседе с другим русским деятелем, граф заметил:
– То, что мы совершим вместе с вами, останется; другие мои труды пропадут: все, мною накопленное, поглотят казармы, крепости и прочее. Тяжело заведовать финансами, когда они основаны на доходах от пьянства. Я похожу на навозного жука; я вожусь в навозе, чтобы создать весь этот блеск, – и Канкрин указал на берега Невы.
А еще он говорил:
— «Благосостояние каждого в частности, а не умножение общего государственного дохода должно быть задачей управления. Умеренный достаток народа, а не огромный итог доходов, при котором половина населения нищенствует».
— «Основное условие хорошего финансового управления заключается в том, чтобы содействовать благосостоянию народа путем увеличения национального богатства. Богатый народ дает больше доходов; обременять бедного податями все равно, что срубить дерево, чтобы снять с него плоды».
Я обязательно должен об этом подумать….
Андрей Малинин
Специально для CIGARTIME ©
