По многочисленным просьбам, мы продолжаем публикацию глав из новой книги писателя, исследователя табака, сопредседателя Оргкомитета Фестиваля Сарепта-2016 и колумниста Интернет-журнала CigarTime Андрея Малинина «Эмбарго на удовольствие»
ГЛАВА 10
МАРК ТВЕН О СИГАРАХ И ТАБАКЕ
Многим из нас Марк Твен известен как выдающийся американский писатель, журналист и общественный деятель. Но у этого человека был и еще один яркий талант – красноречие. Люди были готовы платить любые деньги, только бы попасть на его выступление.
Что же сделало лекции и речи Марка Твена такими популярными? Почему интерес к писателю не только не ослабевал, но и усиливался. В чем был его секрет? Оказывается, в постоянной работе над собой.
Каждое выступление было своеобразным экспериментом для Марка Твена. Он хотел, чтобы результат соответствовал замыслу. Поэтому он всегда искал более яркие средства выражения, рассчитывал, где необходимо делать паузы, анализировал сделанные ошибки.
Марк Твен считал, что самым большим минусом в его ораторской практике было то, что он вынужден всегда брать с собой листок с текстом. Он делал это, потому что не мог рассчитывать на свою память. Известный биограф Марка Твена Альберт Пейн, утверждал, что «в молодости Твен мог потерять дорогу в знакомом районе или не узнать фотографию, которая провисела в его доме несколько лет». Однако все это не поколебало решимости писателя в борьбе с чтением с листа.
Первый, приходящий в голову способ избавиться от необходимости брать с собой лист во время выступлений — это просто заучить текст, что и делал Марк Твен. Но без листа перед аудиторией он все же не появлялся, хотя на нем была написана уже не вся лекция, а только начало каждого из абзацев. Это было что-то вроде плана лекции, по нему же Марк Твен заучивал текст до выступления.
Но такой листок можно было забыть или потерять до начала выступления, что и произошло с писателем во время одной из лекций. Возможный провал очень сильно напугал Твена, и чтобы не допустить такого в следующий раз, он стал записывать первые буквы абзацев на ногтях. Однако этот способ оказался не совершенен: для того чтобы не сбиваться, он должен был слизывать букву, закрепленную за уже сказанном абзац. Но делать так во время выступлений он, конечно, не мог.
В конце концов, к писателю пришла новая идея: делать зарисовки лекций. Сделав пару таких рисунков, он понял, что можно не рисовать, а просто представлять у себя в голове эти картинки: они все равно останутся в его воображении. Позже Марк Твен утверждал, что может восстановить свои лекции по картинкам, которые придумывал 20 лет тому назад.
Благодаря воспоминаниям друга писателя Дина Хоуэллса, о методе Марка Твена стало известно немного больше. Оказалось, что для каждой лекции или речи писатель придумывал не одну, а несколько картинок. И каждую из них прикреплял к предметам, которые видел ежедневно. Это могли быть солонка, вилка, нож на обеденном столе, шары и кий на бильярдном столе.
Не скрою, мне бы очень хотелось узнать, какие картинки Марк Твен придумал для своей речи о сигарах и табаке. Имеется в виду так называемая послеобеденная речь, которая была включена в сборник Mark Twain’s speeches (1910), изданный всего через несколько месяцев после его смерти. Широкой публике она не была известна, а в России, насколько я знаю, никогда ранее не публиковалась. Любители сигар знакомы с другим спичем Марк Твена, а именно с его послеобеденной речью о табаке, которая в буквальном смысле разобрана на цитаты.
Не найдя русского перевода, я рискнул сделать свой авторский вариант, который и предлагаю вам. Если кто-то сможет предложить лучший перевод, буду весьма признателен. И так:
Сигары и табак
«Мои друзья уже давно заметили, что я страстный любитель табака. Это верно, но мои привычки относительно него изменились. Не сомневаюсь, что, выслушав мой рассказ, вы скажите, что мне просто изменил вкус. Мне это безразлично.
Каждый раз, когда я организовывал у себя дома курительные вечеринки, мои гости давали зарок воздержания.
Позвольте мне коротко рассказать вам историю моего личного отношения к табаку. Это началось, думаю, еще в юношеские годы, когда я начал жевать табак, став экспертом по закладыванию его под язык. Позже я познал все прелести курительной трубки. Предполагаю, что ни один другой юноша моего возраста не мог нарезать курительный табак лучше, чем я.
Время летело, и, наконец, наступил момент, когда я смог удовлетворить одну из моих давних амбиций: я стал способен покупать отборные гаванские сигары, не нанося серьезного ущерба своему бюджету. Курил я их много, переключаясь в течение дня с гаван на трубку.
Наконец, до меня дошло, что мне чего-то недостает в гаванской сигаре. Она не совсем оправдывала мои юношеские ожидания. Я стал экспериментировать. Я купил так называемые seed-leaf сигары с покровом из коннектикутского табака. Но через некоторое время я пресытился ими, и стал искать что-нибудь еще. Мне порекомендовали попробовать дешевую питсбургскую стоги. Ее неоспоримым достоинством, конечно, была дешевизна, чего нельзя сказать о табаке.
Однако, я все-таки поэкспериментировал и с ней.
Затем произошло еще одно изменение, в результате которого я в буквальном смысле пропитался утонченным ароматом вилингских тобис. Теперь, когда и эти мне надоели, я обшарил весь Нью-Йорк в надежде найти сигары, которые показались бы большинству людей отвратительными, но которые, я уверен, оказались бы для меня божественными. Я не смог найти ничего. Мне совали в руки какие-то маленькие штучки стоимостью десять центов коробка, но это было полное разочарование.
Я сказал другу: «Я хочу знать, можешь ли ты направить меня к честному торговцу табаком, который назовет мне наихудшую сигару на нью-йоркском рынке, за исключением, конечно, тех, что делают для китайцев – ведь я хочу настоящий табак. Если ты сделаешь это, и я пойму, что мужчина столь же хорош как и его слово, я гарантирую ему регулярный рынок сбыта для приличного количества сигар».
И мы нашли одного такого табачного дилера, который, не задумываясь, признался, что у него есть плохие сигары. Он производил, как он выразился, наихудшие сигары из всех, которые когда-либо имелись в его магазине. Он позволил мне попробовать одну. Испытание прошло удовлетворительно.
Это была, в конце концов, реальная вещь. Я выторговал у него коробку этих сигар и носил ее с собой, чтобы быть уверенным в том, что когда я их захочу, они всегда будут у меня под рукой.
Я обнаружил, в конце концов, что так называемые «наихудшие сигары» являются для меня лучшими».
О вкусах не спорят… Мы все когда-то начинали с гаван.
Некоторые названия, которые Марк Твен употребил в своем спиче, очевидно, требуют пояснений. Не думая, что все знают, что такое, например, стоги или тоби.
В современном английском языке под «stogy», как правило, понимаются дешевые машинной скрутки сигары длиною от 3,5 до 6,5 дюйма и диаметром чуть более половины дюйма (RG 34-37). В сленговом значении это может быть любая плохо скрученная сигара.
Следует отметить, что наибольшую популярность стоги приобрели после гражданской войны. До появления их на рынке американцы курили, если говорить о дешевых сигарах, так называемые Pfalzer cigars, которые поставлялись в Новый Свет из Германии. Сигарами их можно было назвать лишь условно, так как качество их оставляло желать лучшего. Стоили они 4-5,5 доллара за тысячу, и это единственное, что определяло их популярность. Определенную конкуренцию им составляли лишь бостонские чируты (Boston cheroot), еще более дешевые сигары местного производства, которые еще в меньшей степени заслуживали называться этим гордым именем. Они делались из обрывков низкосортного табака и стоили всего 3,5-4 доллара за тысячу штук.
Изначально стоги по качеству мало чем отличались от своих предшественниц. Они также крутились из низкопробного сырья, в них часто отсутствовала подвертка (связующий лист), начинка состояла из произвольной смеси табаков, да и внешне они были мало презентабельны. Курильщиков в них подкупала опять же лишь цена: 1,8 — 2 доллара за тысячу сигар! Думаю, не надо объяснять, почему о пфальцевских и бостонских сигарах американцы стали быстро забывать. Наступил золотой век стоги. Кстати, если в Вилинге стоги крутились в основном вручную, то в Питтсбурге, другом центре сигарного производства, они изготовлялись преимущественно машинным способом. Один опытный торседор мог за смену скрутить около 1000 таких сигар, а машина выдавала на гора до 5000 стоги в день. Впрочем стогами эти дешевые сигары назывались не везде. Так в простонародье их нередко называли типс (tips), или «тоби» (toby).
Что касается seed-leaf сигар, то во времена Марк Твена так назывались сигары, в изготовлении которых использовался покровный табак, выращенный, в частности в Коннектикуте, из семян, импортированных с Кубы.
Но это еще не все. Спешу удивить вас еще одним малоизвестным текстом, принадлежащим перу классика американской литературы. На этот раз хочу предложить читателям отрывок из письма Марка Твена в ответ на опрос, проведенный среди известных людей касательно употребления алкоголя и табака.
Оно было опубликовано в 1883 году в книге Альфреда Артура Рида (Alfred Arthur Reade) «Study and Stimulants, or, The Use of Intoxicants and Narcotics in Relation to Intellectual Life, As Illustrated by Personal Communications on the Subject, From Men of Letters and of Science».
Перевод, как вы догадались, также мой:
«У меня нет большого опыта в том, что касается алкогольных напитков. Я нахожу, что приблизительно два стакана шампанского — замечательный стимулятор для языка, и, возможно, самое счастливое вдохновение для послеобеденной речи. Однако, для пера, насколько мой опыт показывает, вино — помеха, а не вдохновение. Не помню, чтобы я когда-нибудь мог написать что-либо удовлетворительное после принятия даже одного бокала. Что касается курения, то мой опыт носит прямо противоположный характер.
Мне сорок шесть лет, из которых я курил без меры в течение тридцати восьми лет, за исключением нескольких периодов, о которых я скажу ниже. В течение первых семи лет моей жизни у меня не было здоровья — можно сказать даже, что я жил благодаря аллопатической медицине. Но, с тех пор я едва ли знаю, что такое болеть. Мое здоровье было превосходным, и остается таким по сей день. Как я уже сказал, я начал курить безмерно, когда мне было всего восемь лет. Начал я с сотни сигар в месяц, а когда мне исполнилось двадцать лет, увеличил свою месячную норму до двухсот. Прежде чем мне исполнилось тридцать лет, я увеличил ее до трехсот сигар в месяц. Думаю, что теперь я не курю больше, но с уверенностью могу сказать, что никогда не курю меньше. Однажды, когда мне было пятнадцать лет, я бросил курить на целых три месяца, но не помню, был ли эффект хорошим или плохим. Я повторил этот эксперимент, когда мне было двадцать два года, и опять же не помню, каков был результат.
Я повторил эксперимент еще раз, когда мне было тридцать четыре года: бросил курить на полутора года. Мое здоровье не улучшилось, потому что не возможно улучшить здоровье, которое и без того прекрасно. Поскольку я никогда не разрешал себе сожалеть об этом воздержании, я не испытал от него каких-либо неудобств. За это время я написал только несколько случайных журнальных статей, и поскольку все они создавались в творческом порыве, то я не ощутил какого-либо ущерба своим способностям. Но вскоре я заключил контракт на книгу в пятьсот или шестьсот страниц под названием «Roughing it», и вот тогда я почувствовал серьезное затруднение. За три недели я сочинил только шесть глав. Тогда я бросил борьбу, вернулся к моим трем сотням сигар, сжег эти шесть глав и написал книгу за три месяца без каких-либо проблем.
Я нахожу, что сигара, является лучшим вдохновителем для пера, и, в моем особом случае, не наносит никакого вреда здоровью. В течение восьми месяцев в году я нахожусь дома, и этот период — мой отпуск. Во время него я делаю только случайную работу, поэтому, триста сигар в месяц — достаточное количество, чтобы держать мою конституцию на устойчивой основе. Во время летних каникул семьи, которые мы проводим в другом месте, я работаю по пять часов в день и пять дней в неделю, и не позволяю себе перерывов ни под каким предлогом. Я позволяю себе почувствовать всю магию вдохновения; следовательно, я обычно выкуриваю пятнадцать сигар за свои пять рабочих часов, но если мой интерес достигает высшего предела, то я курю больше. Я отдаюсь курению по полной, не позволяя себе перерывов.
Марк Твен, 14 марта 1882 года».
Не могу не согласиться. Всему самому лучшему, вышедшему из-под моего пера, я тоже обязан сигаре.
Андрей Малинин
Специально для CIGARTIME ©
